Снизу-вверх

[TylerAsDurden]

договорился сегодня в аске до того, что для того, чтобы дописать этот фик, мне нужна к нему иллюстрация. как толчок. любая. чертовски нужна. этот тут на фесте давно прошел, так что пусть уже лежит и здесь

Название: Снизу-вверх
Фандом: Star Trek: Reboot
Автор: TylerAsDurden
Размер: миди, ~10 000 слов
Персонажи: Леонард Г. Маккой, Павел Чехов
Категория: слэш
Жанр: повседневность, арт-хаус, курортный роман
Рейтинг: R
Саммари: для физической системы, уравнения движения которой имеют форму системы дифференциальных уравнений и могут быть получены из вариационного принципа механики, каждому непрерывно зависящему от одного параметра преобразованию, оставляющему инвариантным действие, соответствует закон сохранения.*
*Теорема Нётер
Статус: в процессе

Часть первая. Масса

• Пассивная гравитационная масса показывает, с какой силой тело взаимодействует с внешними гравитационными полями — фактически эта масса положена в основу измерения массы взвешиванием в современной метрологии.
• Активная гравитационная масса показывает, какое гравитационное поле создаёт само это тело — гравитационные массы фигурируют в законе всемирного тяготения.
• Инертная масса характеризует инертность тел и фигурирует в одной из формулировок второго закона Ньютона. Если произвольная сила в инерциальной системе отсчёта одинаково ускоряет разные исходно неподвижные тела, этим телам приписывают одинаковую инертную массу.

I

I

Курить хочется адово.

Нет никакой зависимости от никотина, совсем нет, откуда? Но хочется сигаретного, приторно-горького, песчаного вкуса во рту.

О том, как хочется курить говорит всё: и свежий морской запах с побережья, и прилив, и сумеречно-серый воздух, и истрёпанные нервы, и то, как босые ноги зарываются при каждом шаге в песок.

Увольнительная тянется вот уже пару часов и сегодня, в кои-то веки, удалось вырваться в одиночку – бросить Джима в уверенных руках собранного старпома (уж с ним-то не пропадёт), неожиданно в качестве эксперимента поддавшегося на вечно-безуспешные уговоры пойти в бар. От нежданного счастья Джим скакал по каюте как обкуренный горный козёл, распираемый внушительным энтузиазмом. И Маккой даже сейчас немного жалел, что отказался от удовольствия увидеть, как постепенно изменится его выражение лица, когда Спок, даже в чёртовом шумном баре, на очередной чертовой планете удовольствий, просидит с каменной рожей несколько часов к ряду, периодически позволяя себя разве что излюбленную «гимнастику для бровей». Хотя, оно того стоило.

В их, ничего личного, Скотти, грёбанной консервной банке, просто побыть в одиночестве – недостижимое удовольствие. Дело даже не в том, что что-нибудь может случится в любую минуту (реагируй он на каждый сигнал красной тревоги, давно бы стал неврастеником), а просто в постоянном чувстве присутствия. Рядом всегда кто-то есть. За тонкой стенкой, за дверью, на связи по интеркому – где угодно люди, которым есть до тебя дело, которым ты нужен за чем-то или просто так. И вырваться некуда. Найдут, просто пройдут мимо, вызвонят – знакомые и незнакомые по именам, но всегда те же лица, семья, как гордо говорит Джим, он не точно бы раздражали доктора – просто он был из того редкого типа людей, кто достоверно знает, что семью лучше всего любить на расстоянии. Но самое худшее даже не это, самое худшее, вдогонку к вышесказанному – ты и сам ежесекундно отвечаешь за кого-то, вмешиваешься в личное пространство, вызваниваешь, нагоняешь, находишь… И от этого не спрятаться ни в медотсеке, ни в собственной каюте. Четыре тысячи двести одиночеств, зажатых словно под прессом из бесконечного пространства космоса в промежутке, соизмеримом с точкой – вот, даже остаться при собственном способе выражения мыслей не выходит!

И курить хочется.

Этот кусок одиночества – его личные восемь часов, в которые он никому ничего не должен. Он сваливает с Энтерпрайз никем не замеченный, на полчаса позже начала отпуска, в темных классических джинсах, старых кедах и заношенной серой футболке. Коммуникатор приходится кинуть в карман: безответственность и свобода всё же разные вещи, и, кроме этого, он берёт только маленькую серую фляжку с выдержанным виски – а больше ничего и не нужно, чтобы побыть с собой и для себя. Ещё на корабле он успевает просмотреть карту, и побережье кажется вполне безопасным местом, тем более там есть прекрасная уединённая бухта, которую не так уж легко заметить (на случай, если кто-то из экипажа всё же пренебрежёт ночной жизнью). На планете в это время года почти нет посетителей – не сезон, как выразился распорядитель, так что быть потревоженным кем-то посторонним Маккой не опасается, тем более что уж обслуга планеты прекрасно приучена не совать нос в чужие дела.

Он добирается к спуску на пляж пешком, и на всё про всё уходит часа полтора, о которых Маккою совершенно не приходится жалеть: сначала ему везёт с безлюдной улицей на окраине города, потом со светлым и тихим парком, деревья в котором так похожи на земные растения, а после и на самом песчаном берегу, где не видно ничьих следов.

Он скидывает кеды, переступая с ноги на ногу. Песок, немного отливающий голубым цветом, но в остальном полностью соответствующий представлениям Маккоя о береге моря, почти горячий, разогретый за долгий день теплом двух огромных солнц, спускающихся сейчас к горизонту. Он струится около босых стоп, даря волнующее живое ощущение «приземлённости». Нет, Маккой прекрасно осознаёт, что он совсем не дома, но природа этой планеты ощущается, как что-то реальное, что-то из его мира – и больше Леонарду ничего не от неё не нужно. Почти.

Ещё только подходя к затихшему серебристо-синему морю, он и осознаёт невнятное, тянущее желание, которое, через пятнадцать минут сосредоточенного прислушивания к своим ощущениям, удаётся сформулировать в простое: хочется курить. Адово.

Он облизывает губы, почти физически ощущая такой необходимый сейчас для полного счастья вкус, и делает первый долгий глоток из фляжки. Горло приятно обжигает и Маккой расправляет плечи, потягивается, раскинув руки: фляжка, с откинутой крышкой в правой и перевязанные между собой за шнурки кеды – в левой. Да, он давно уже не подросток, но сейчас не чувствует себя и умудрённым жизненным опытом доктором. Он вообще никем себя не чувствует – разве что просто живым человеком, что, какие бы представления не складывались у Спока, совсем не так плохо.

В городе, наверняка, можно отыскать пачку его сентиментально любимого Malboro, но ни возвращаться на корабль за кредитами, ни искать после этого табачную лавку желания нет. И потому Маккой вдыхает полной грудью правильный морской воздух и медленно бредёт по кромке воды, не задумываясь о направлении и расстоянии.

Он подходит ближе к воде, позволяя медлительному теплому отливу лизнуть беззащитные пальцы ног, немного забрызгать полы неподкатанных джинс, и тихо смеётся свежему, полузабытому ощущению. Взгляд цепляется за почти чёрную, выпукло-массивную громаду скалы по правую руку, и Маккой вспоминает о бухте.

Теперь песок липнет к голым пяткам на каждом шагу, но и это кажется уместным и совершенно не раздражает. Раздражает только иллюзия запаха сигаретного дыма, вяжущаяся за ним, и он глушит непривычную потребность новым глотком из фляжки.

Удивительный климат планеты словно подстраивается под его температурный режим (а может и правда подстраивается): даже здесь, где рваные порывы морского ветра разбиваются о выступ скалы, ему совсем не холодно. Только волосы трепет со страшной силой и Маккой на секунду думает, что может и зря увильнул от плановой форменной стрижки на последнем отчётном пункте.

Но стоит всё-таки повернуть, и он оказывается в бухте, почти оглушенный внезапной тишиной и отсутствием ветра. Отсюда не видно даже намека на город, но зато можно рассмотреть постепенно восходящую луну, в отличии от солнц представленную в единственном экземпляре, молочно-белую, почти как на Земле, и такую же огромную, как та, что поднималась за его домом. Она светит ярко, но свет не делает мир вокруг резким и отчётливым, скорее наоборот, скрадывает углы и ненавязчиво разрывает сумерки, действительно что «проливаясь» на весь пейзаж в целом.

И Маккой невольно представляет струйку набившего уже оскомину сигаретного дыма, клубящуюся в непривычно плотном воздухе, принимающую причудливый белый отлив в лунном свете…

Хотя нет. Не представляет.

II

II

Он хорошо помнит, как купил свою первую пачку сигарет. Ещё в Академии. Ему было пятнадцать лет и он переживал подростковый бунт как-то в одиночку и по-своему. Ему было неудобно перед окружающими людьми, не хотелось портить образ, который они видели и в который верили, и потому в то время он не стал эксцентрично одеваться или крутить бурных романов – внешне всё было как обычно, просто Паша пропадал из кампуса в неизвестном направлении намного чаще. Никто из его друзей по Академии не знал, как он лазил в своё время по крышам небоскрёбов Фриско, упиваясь адреналином от высоты и подкармливая юношеское тщеславие замками закрытых объектов, взломанными сделанным им вручную карманным декодером – и тем, конечно, что его так ни разу и не поймали.

Его подростковый бунт выглядел со стороны довольно мирно: он чувствовал свою свободу, вдыхая разреженный воздух на самых высоких крышах, вглядываясь в сияющий миллионами огней ночной Фриско, в полном одиночестве. В наушниках гремело настоящее ретро: Muse, AC/DC и самая трепетно скрываемая Пашина страсть – «Король и Шут». Он не писал стихов, не промышлял вандализмом, не ругался с родителями, не вступал в беспорядочные половые связи, даже не потерял невинность на пьяной вечеринке с незнакомым парнем.

Две вещи, более подходящие к стандартному набору запретных плодов, произошли с ним в один и тот же день. Тогда он нашёл совершенно новое для себя здание, на окраине города. Система была устаревшей, и именно поэтому повозиться с замком пришлось вдвое больше обычного, что только добавило сладости этой маленькой пьянящей победе. Спускаясь с крыши, Паша прыгал через две ступеньки (да, пользуясь лестницами он казался себе куда более крутым), стараясь успеть в общежитие до закрытия, когда через окно в одном из пролётов увидел, что на улице грянул ливень.

Он тут же снизил скорость, почти разочарованный, что приключение вдруг отклонилось от задуманного плана. Тащиться под дождём желания не было никакого. И Паша решил разнообразить программу.

Спустившись в подвал здания, где тоже пришлось повозиться с замком, он совершенно неожиданно для себя обнаружил подпольный клуб. В который он явно вошёл из какого-то из служебных ходов. Паша огляделся по сторонам и, пока его никто не заметил, нырнул в первую попавшуюся дверь.

Как оказалось, только для того, чтобы оказаться в ещё более неожиданном для себя месте.

Со временем, в этих воспоминаниях не осталось ни оттенка смущения или неловкости, хотя Паша и сейчас помнил, как тогда сердце колотилось у него в горле.

Никогда раньше он не был в тату-салонах, и потому, в конце концов, с неуверенностью удалось справиться только благодаря любопытству, ну и по любимому принципу Джеймса Т. Кирка – если попал в задницу, делай вид, что так и было задумано.

Через два часа Паша вышел из здания, кожей чувствуя на бедре свеженькую татуировку в виде тёмно-синего якоря, с люминесцентным чипом, заставлявшим изображение переливаться в темноте как маленькое карманное море. Правда, расположено оно было так, что увидеть всю эту красоту Паша мог разве что в отражении зеркала, но менее приятно от этого не становилось.

Он аккуратно провёл рукой по закрытому тканью белесых джинс бедру, в том месте, где до сих пор была памятная тату, и улыбнулся собственным мыслям.

Когда он вышел, в кампус возвращаться был уже слишком поздно, и потому Павел решил просто пройтись по городу. Татуировка, хотя бы и не такая большая и внушительная как могло бы быть – всего-то в квадратный дюйм величиной – всё же согревала душу, и ему казалось, что сегодня ему подвластен весь мир.

Он завернул в первый попавшийся магазин с яркой вывеской, подчиняясь не логике, а интуитивному зову, пробежался глазами по разномастным товарам на прилавках, пока взгляд не остановился на сигаретах. Выбор в магазинчике был довольно скудный – только неистребимые Мальборо всех сортов. Видимо всё ещё не выключившийся аттракцион вселенского везения, позволил Павлу беспрепятственно купить пачку – продавец не то, что не спросил о его возрасте, но даже не поднял на него взгляд. Взял деньги («Только наличные»), бросил на прилавок пачку и снова вернулся к паду, на котором что-то увлечённо читал, когда Паша вошёл в дверь.

К этому моменту давно уже распогодилось и он, от нечего делать решил вернуться наоткрытую сегодня крышу.

Тату ещё немного болела, и потому он мог только стоять или лежать на животе, но в такую ночь и это не казалось проблемой. После дождя небо расчистилось и так любимые Павлом звезды светились ярко и были видны как на ладони. Он смотрел на них во все глаза, впитывая свет, вспоминая названия, думая о том, как однажды на самом деле сядет за штурвал самолёта.

Первая затяжка, конечно, вышла весьма неловкой, но Паша не закашлялся сразу так, чтобы выплюнуть лёгкие, просто его немного повело, но вкус, оставшийся на дёснах и языке оказался на удивление приятным. За ночь Паша выкурил почти пол пачки, и, конечно, следующим днём мучался от отравления – но тогда, той ночью, в свои пятнадцать, он медленно пускал дым, смотрел на звёзды и, казалось, знал, что его жизнь будет лучше, чем он только мог мечтать.

Тогда он ещё решил, что завтра же сделает ещё одну татуировку – в виде паруса, но до этого так и не дошло. А вот с курением так просто расстаться не получилось. Паша курил с тех пор очень редко, и, вопреки стереотипам, не в те моменты, когда всё становилось невыносимо плохо или нужно было успокоить нервы, а тогда, когда чувствовал себя по-настоящему счастливым и, естественно, когда был совсем один. Не потому, что в свои девятнадцать он считал нужным скрывать от кого-то такие привычки, а потому, что это казалось ему слишком личным.

Для него это были моменты полного единения с самим собой, возможность подумать о будущем, возможность узнать себя немного лучше, и возможность ненадолго забыть о существовании других людей.

Он ещё немного покрутил в руках свежую пачку Мальборо, потом потянул за язычёк упаковки, избавился от предохранителя и вытянул свою первую за два месяца сигарету.

Перед его глазами сейчас был, конечно, не залитый искусственным светом Фриско, но бесконечная морская гладь, такая же мерцающая слаженная система, завораживающая своим движением и жизнью. Пахло солью и свежестью, песок согревал ноги, и вокруг, кроме шума ветра и волн, не было ни одного звука.

Паша щёлкнул зажигателем, зажав сигарету губами и с чувством затянулся, вдруг осознав, что именно таким, ещё с тех пор, до того, как он почувствовал его в первый раз, именно таким ему казался самый настоящий вкус свободы. Немного горчащим и терпким, наполняющим, пьянящим и оставляющим всенепременное послевкусие.

***
Паша аккуратно утопил окурок в песок возле валуна, чтобы не забыть. Подскочил на ноги, краем глаза заметив, как что-то выпало из кармана куртки, на которой он валялся последние пару часов. Он нагнулся подобрать потерю и со смехом подбросил компактный тюбик со смазкой на ладони. Мда, прошлую увольнительную он собирался провести совсем по-другому. Даже подготовился вот – но тогда, четыре месяца назад, мирная станция оказалась не такой уж и мирной, и быстро стало как-то не до того.

Он запихнул бесполезный тюбик в карман джинс, и вытянул ещё одну сигарету. Солнца медленно опускались за край моря, окрашивая воду в теплые оранжевые тона – почти как огонёк на зажигателе, от которого Паша сейчас привычно прикуривал. Он медленно, со вкусом затянулся, смакуя терпкий табак, и улыбнулся привычному ощущению. Сегодняшняя увольнительная грозилась стать лучшей за всё время его службы на Энтерпрайз.

Как-то неожиданно оказалось, что с самого назначения и до сегодняшнего дня, ему ни разу не удавалось просто побыть наедине с собой. Нет, конечно, он очень любил людей, с ними было весело интересно, но не круглыми же сутками? В этот раз он не стал выбирать место для отдыха или строить каких-то планов. Просто транспортировался на планету и, воспользовавшись тем, что транспортировали их как раз в один из терминалов местного вокзала, прыгнул в первый попавшийся поезд и вышел толи на пятой, толи на седьмой станции – когда увидел за окнами берег моря.

Павел какое-то время бездумно бродил по пляжу, просто наслаждаясь воздухом, ощущением земли под ногами и неопределённостью. Он, в кои-то веки, не ожидал от мира совсем ничего, просто наслаждаясь им, его красками и запахами. В голове было волшебно пусто и даже появлялось дурацкое чувство в лопатках, словно за спиной растут и раскрываются крылья – Павел поймал себя на мысли, как же сильно он отвык от этого ощущения. А сразу за ней на куда более страшной – он уже было думал, что после отправленной под хост учёбе и стремлению к небу юности, больше никогда этого не почувствует.

С того момента, как он, кажется, перешёл на последний курс Академии, это ощущение, когда-то накатывавшее на него, когда он смотрел на небо или находил решение к самой сложной задаче, сменилось совсем другим, замешанном на адреналине, сексуальности и немного чувстве собственной важности.

Что, в прочем, было ничуть не хуже.

Он потянулся всем телом, разминая плечи и, успевшие затечь от долгого сидения ноги, и подумал, что было бы глупо оказаться в кои-то веки на море и не поплавать. Ничего вроде плавок он, естественно, с собой брать не стал, сбегая с Энтерпрайз налегке, но для какого русского этого могло быть помехой? И, если быть с собой совсем уж честным, плаванье безоговорочно входило в ряд вещей, которыми Павел предпочитал заниматься без одежды, оказываясь на третьем месте, после сна и секса.

А вот о сексе он сейчас предпочитал вообще не думать. Попрактикуйте больше, чем полгода воздержания в девятнадцать, и я посмотрю, на что у вас не будет вставать. Тем более, постоянно находясь в непосредственной близости от капитана Кирка, который, казалось, не прилагая никаких усилий вообще, распространял по мостику такие флюиды здорового и даже нездорового секса, что лёгкая зависть и напряжение, передавались, вроде бы даже Сулу. А у того уж точно всё было в полном порядке с этим вопросом – хотя ни единый член экипажа, даже Паша, не был в курсе подробностей личной жизни жгучего лейтенанта восточной наружности, сомнений по этому поводу не возникало так же ни у кого.

Павел отмахнулся от навязчивых ощущений, стянул через голову майку и отбросил её на песок. Далеко, у самого горизонта, можно было разглядеть полупрозрачный силуэт луны, словно подгонявшей рдеющие ещё довольно высоко солнца скатываться за море. То, что на бухту постепенно начал опускаться вечер, было понятно и по полегчавшей температуре воздуха, и по ставшему более мягким, ласковым свету. Паша улыбнулся, расстёгивая и отбрасывая в сторону джинсы. Быстро стянул по одному носки, практически выпрыгнул из плотных форменных боксеров, и вприпрыжку побежал к воде.

Море оказалось удивительно тёплым, ласковым, вода держала даже слишком хорошо и Паше понадобилось какое-то время, чтобы приноровиться к её плотности, но на вкус она была как положено солёной. На секунду у него перед глазами очень явственно всплыл образ доктора Маккоя, с четко расписанным врачебным мнением по поводу энсинов, тянущих в увольнительной в рот неопознанные жидкости. Знаем, плавали.

Поспешно отплевавшись, Паша набрал в лёгкие побольше воздуха и нырнул. Вспоминать о докторе Маккое в процессе заплыва было далеко не лучшей идеей.

Дело в том, что в то весёлое время, в первый его год на Энтерпрайз, когда в силу беспощадной физиологии несчастного Пашу возбуждало всё, от членов экипажа обоих полов, до самой Энтерпрайз в целом, оказалось, что медотсек возбуждает его даже больше, чем всё остальное вместе взятое. Позже, путём ряда логических заключений, Паша понял, что дело было не то чтобы в самом медотсеке, а скорее в его начальнике. Но уж с безапелляционно гетеросексуальным доктором Маккоем у юного энсина точно не могло ничего быть, что доставило ему ряд довольно безрадостных и не самых приличных минут в собственной каюте. И, времени, конечно, прошло не мало, а осадочек, как ни крути, остался.

Паша резко оттолкнулся, зачерпнул руками, и снова вынырнул на поверхность. Чуть более прохладный вечерний воздух приятно контрастировал с теплой водой, приводя спутанные Пашины мысли в порядок. Он откинулся на воде на спину, позволяя себе медленно погружаться, чувствуя всем телом свободу и лёгкость, мягко перебирая пальцами в плотной прозрачной морской воде, и улыбнулся плотно сомкнутыми губами.

Больше всего на свете Паша любил чувствовать себя живым.

продолжение в комментариях

продолжение в комментариях
Часть вторая. Скорость. I
II
III

Часть третья. Произведение. I
II
III
IV
V.1
V.2
V.3
VI

Часть четвёртая. Импульс

@темы: фик, т, про музыку, Urururban, Павел Андреевич, непредсказуемый мичман, Снизу-вверх, #ST

Comments

[TylerAsDurden]

Часть вторая. Скорость

· Ско́рость — векторная физическая величина, характеризующая быстроту перемещения и направление движения материальной точки относительно выбранной системы отсчёта.
· Скорость гравитации — скорость распространения гравитационных воздействий, возмущений и волн.

I

Осматриваясь, он заметил валяющиеся в беспорядке предметы одежды, ведущие короткой дорожкой от самого валуна к кромке воды. И свежие влажные следы ног, подводящие к тому же валуну, но явно в обратном направлении.

Он сделал ещё пару шагов по мягкому, нагретому за долгий день песку, и теперь отчётливо мог рассмотреть скрытый до этого за плоским камнем источник дыма, окончательно понимая, что план найти долгожданный уголок одиночества в бухте провалился с оглушительным треском.

Раскинувшись на песке и потягивая медленно тлеющую сигарету, взору не слишком довольного доктора предстал энсин Чехов.

«Ну, конечно», – мрачно подумал Маккой. Кто ещё это мог быть, как не единственный известный Маккою человек, способный посоревноваться с незабвенным капитаном Кирком в способности оказываться не в то время и не в том месте.

Чехов лежал расслаблено растянувшись на песке. Глаза его были закрыты, одна рука была закинута за голову, а в другой он держал сигарету, медленно, со вкусом её раскуривая. Мокрые волосы липли ко лбу, а капли определённо солёной воды ещё блестели на обнажённой коже торса и плеч. Маккой, с непонятным удивлением отметил ширину плеч и плоский, подтянутый живот – он никогда не считал Чехова тощим или нескладным, но как-то не представлял его именно таким. Из одежды на парне были только светлые джинсы, которые тот не потрудился застегнуть на верхнюю пуговицу, просто затянув молнию. Распахнутая пуговица джинс топорщилась, привлекая взгляд к плоскому животу, на котором Маккой не стал задерживаться, окинув задумчивым взглядом длинные ноги, к которым явно липла неплотная ткань джинс, аккуратные ступни, присыпанные песком, и снова вернулся к безмятежному лицу энсина.

Тот явно наслаждался одиночеством, сигаретой, морем – всем, что его окружало, делал это безстыдно, беззаботно, словно имел на это полное право. Последняя мысль показалась Маккою немного странной, но он отмахнулся от этого ощущения. Тем временем, Чехов снова поднёс к губам сигарету, нежно обхватив её за самый край и глубоко вдохнул, медленно пустил на песок руку, выпустил плотную струйку дыма, снова возвращая Маккою его навязчивое желание почувствовать сигаретный вкус, но в каком-то новом, куда более чувственном ключе.

Тот стоял спиной к морю, и продолжал рассматривать Чехова, лениво и осторожно позволяя фантазии медленно стянуть с того влажные джинсы, совсем немного, так, чтобы только высвободить член, опуская руку энсина к паху, заставляя снова затянуться и выдохнуть, на этот раз, сжимая рукой собственный полувставший член и мягко затянуть руку.

В паху игра воображения отозвалась весьма положительно, и Маккой ухмыльнулся, удерживаясь от желания огладить плотный двойной шов собственной ширинки. Вместо этого он поднёс к губам флажку и сделал долгий глоток. Мда, пожалуй, если выбирать между сексуальным приключением в приторно-пафосной романтической обстановке и драгоценной парой часов одиночества, прямо сейчас Маккой не был уверн, что смог бы решить однозначно. Но в текущих обстоятельствах ему не светило ни того, ни другого, уж точно не с их юным и лучшим навигатором.

Чехов затянулся ещё, на этот раз, играя с дымом губами, и медленно провёл свободной рукой от груди к низу живота. Он явно не ощущал и не предполагал чужого присутствия, и ничто не мешало ему… Когда энсин добрался рукой до пояса джинс и скользнул под его кончиками пальцев, Маккой почувствовал, что сглатывает в предвкушении, а его член одобрительно отозвался на оба движения.

Он раздражённо тряхнул головой, быстро нарисовав в воображении этот шедевр современного искусства: доблестные члены экипажа флагмана Звёзного Флота, энсин Павел Андреевич Чехов и доктор Леонард Горацио Маккой, сидят на пустынном пляже, по разные стороны большого камня и самозабвенно дрочат! Да вы, уважаемый сельский доктор, оказывается, отменный извращенец и редкостный мудак! Пытаясь не заржать в голос, он решительно сделал несколько шагов на встречу своим рухнувшим планам и бодро спросил, привлекая внимание:

– Как водичка?

[TylerAsDurden]

II

«Какая, блять, водичка?» – это была первая мысль, которая пришла Паше в голову. Вторая мысль была менее связной и куда менее цензурной. Потому что она пришла уже после того, как он открыл глаза.

«Ёб. Твою. Мать», – подумал хороший мальчик Павел Андреевич и на всякий случай моргнул, быстро подтянув колени к груди, потому что его смелая сексуальная фантазия отнюдь не торопилась развеиваться.

Прямо перед ним стоял Леонард, сволочь такая, Маккой. С легкой небритостью и растрёпанными ветром тёмными волосами, в тёмно-серой майке, обнажавшей смуглые руки по плечо, и классических джинсах, зарываясь босыми ногами в песок и перекинув сцепленные за шнурки кеды через плечо. Воплоти. И нехорошо так, по Маккоевски улыбался.

И Паша не нашёл ничего умнее, чем улыбнуться в ответ, автоматически затянувшись ещё раз. Лучшая защита – нападение. Он выбрал самую дружелюбную и невинную улыбку из собственного немалого арсенала и произнёс, немного склонив голову на бок.

– Отлично.

Влажные джинсы неприятно липли к коже, набравшийся на спину и плечи песок щекотал, мокрые волосы лезли в глаза – Паша вытягивал из собственных ощущений весь доступный дискомфорт, чтобы немного привести мысли в порядок, не отводя от нарушителя спокойствия взгляд.

План родился в его голове почти мгновенно, как-то сам по себе. Главное было действовать быстро и не передумать.

Он быстрым движением поднялся на ноги, лишний раз выдыхая и надеясь, что эрекция не была такой уж явной, и протянул Маккою раскрытую ладонь.

– Павел. Друзья зовут меня Пав или Пол, но мне больше нравится Паша.

***

Чехов с секунду смотрел на него недоверчиво, словно не узнавая, и Маккой поймал себя на том, что наслаждается его замешательством. Не то, чтобы он и правда был из тех, кто любит портить интимные моменты, но ещё со временем академии это вошло у него в своеобразную привычку, и он волей-неволей научился получать от подобных вещей удовольствие.

Вроде бы всё-таки признав в нём сослуживца, Чехов неловко улыбнулся и сел.

– Отлично, – легко ответил он на вопрос, который Маккой уже успел подзабыть к этому моменту, флегматично рассуждая о том, что с уровнем обаяния в улыбке энсина давно стоило что-нибудь сделать. Например, ограничить и регламентировать в каком-нибудь из параграфов устава, как негативно сказывающийся на моральном облике офицерского состава. Должен же там быть подходящий параграф?

Чехов, тем временем поднялся на ноги, и сделал шаг в его сторону.

– Павел. Друзья зовут меня Пав или Пол, но мне больше нравится Паша, – произнёс он, протягивая Маккою руку для знакомства, и снова улыбаясь, почти смущённо, отчего на щеках у него появились ямочки, остро напоминавшие о милом невинном ребёнке, которым выглядел энсин, только-только получив назначение на корабль. Этот милый и невинный ребёнок тогда в первый же свой день на голом энтузиазме спас Джиму жизнь, моментально добавляя лишние пятьдесят пунктов к своему рейтингу в глазах доктора, но и это было уже слишком давно.

Чехов казался Маккою чем-то привычным и устойчивым – маленьким генератором энергии, постоянно подпитывавшим мостик, а изредка медотсек или комнату отдыха. Почти как один из элементов корабля, почему-то носящий человеческое имя и даже изменяющийся со временем. От собственных мыслей Маккоя даже немного передёрнуло. Но факт оставался фактом – в прошедшие несколько лет он никогда не воспринимал Чехова всерьёз, не в том смысле, что не доверял ему или в чём-то сомневался, а только в том, что в системе мироощущения Маккоя и в его круге общения Чехова фактически не существовало.

Думать об этом было немного странно, но сейчас перед ним стоял красивый, объективно красивый молодой и действительно совершенно незнакомый парень и притягательно улыбался, предлагая ни к чему не обязывающее знакомство. «А почему нет?» – подумал Маккой, запихнул в задний карман фляжку и пожал протянутую руку.

– Лен.

[TylerAsDurden]

III

Алкоголем пришлось поделиться, получив взамен долгожданную сигарету.

Маккой сделал первую затяжку, со вкусом раскатав на языке терпкий дым. Именно то, что нужно. Он ненадолго задержал дыхание, чтобы выдохнуть расслаблено запрокинув голову, позволяя Паше наблюдать за собой из-за полуопущенных ресниц. Теперь они оба валялись на песке, обсуждая то погоду, то странные, рандомно всплывавшие в голове мелочи из жизни. Со стороны их разговор, наверное, мог напомнить беседу двух умалишённых или наркоманов, но изнутри это ощущалось абсолютно естественно и комфортно. Говорить с Пашей оказалось неожиданно легко, да Маккой и не заморачивался, формулируя мысли или контролируя свои реакции – вокруг них словно возник вакуум, ограниченный маленькой бухтой, из которого внешний мир не совершал, да и не мог совершить попытки пробраться внутрь.

Маккоя словно бы откатило лет на пятнадцать назад, когда он мог позволить себе вот так раствориться в окружающем мире, в одном вечере и не думать о завтра или вчера, полностью погружаясь в здесь и сейчас. Когда-то, ещё до колледжа и даже до Памелы, он позволял себе сбегать из дома на сутки или двое, без средств связи, отправляясь на окраину штата, к морю. Он спал на берегу, курил и пил, всё, что только удавалось найти, заводил знакомства, терял их, слушал музыку, которую потом не мог найти больше нигде…

Он и сам не заметил, что рассказывает об этом вслух, раскуривая даже слишком крепкую сигарету, и улыбаясь, пока Чехов не стал рассказывать в ответ, что у него всегда было слишком много учёбы, или работы, или каких-то других важных дел, чтобы вот так вырваться. И на море он бывал стабильно раз в год, с родителями – у русских это было чем-то вроде традиции.

Небо сменило цвет на неясный серый, с ало-розовыми проблесками у самого края моря, и всё такая же огромная луна уже заняла на нём положенное место, окончательно сменяя свет в бухте.

Маккой привалился спиной к нагретому за день плоскому валуну, так чтобы видеть одновременно и море, и Пашу. Тот полулежал на песке, разглядывая что-то на горизонте, и думал о чём-то своём. Это не было неловкой паузой в разговоре, последний час они постоянно то заговаривали, то замолкали оба, как будто подчиняясь загадочному, скрытому ритму происходящего.
Маккой воспользовался моментом, чтобы снова рассмотреть Пашу.

Он так и не стал надевать майку, но сухой песок давно осыпался, оставляя его кожу светлой и чистой. К ней хотелось прикоснуться, хотелось зарыться пальцами в спутанные волосы у Паши на загривке, хотелось сжать его, хотелось выдохнуть плотный белесый дым ему в губы. Маккою было немного смешно от собственных мыслей и их сомнительного контакта с реальностью. Но живую и богатую фантазию доктора пока никто не отменял.

***

В первые полчаса Пашу поколачивало. Он никак не мог отделаться от навязчивого ощущения, что сердце стучит у него в самом горле, руки трясутся, а лицо то и дело заливает краской. Как маленький, честное слово. Ну точно, девочка школьница – столкнувшаяся лицом к лицу с кумиром и внезапно осознавшая, что его можно пощупать.

Во-первых, Маккой никогда не был вот прям кумиром для Паши. Во-вторых, он сам уж никак не был девочкой и, в-третьих, давно вышел даже из школьного возраста. Но от перечисления фактов почему-то легче не становилось. Он решился попросить выпить, зная, что Маккой – Лен – вряд ли осушил уже все запасы.

От виски стало немного легче, оно приятным теплом прокатилось по онемевшему горлу, и Паша заговорил, пряча в карман джинс ещё горящую от рукопожатия руку, и отчаянно надеясь, что его поза выглядит хоть немного естественной.

Он особенно не следил за тем, что и о чём говорил, слова лились сплошным потоком, до тех пор, пока Лен не ответил ему что-то и не стал рассказывать сам. Паша слушал внимательно, хватая каждое слово, чётко осознавая, что другой возможности и правда узнать что-то о Маккое от него самого ему может и не представиться.

Постепенно он не то, чтобы успокаивался, но вместе с небольшой порцией алкоголя – не подумайте, что Паша не умеет пить и от одного глотка его и правда может вот так развести, ничего подобного – но вместе с алкоголем в него словно бы влился азарт. На самом деле, он не особенно рассчитывал, что Маккой вот так просто примет его игру. Если быть честным, он вообще ни на что не рассчитывал в тот момент. А сейчас наоборот, словно бы ступал по тонкому льду, проверяя, а что ещё может получиться, как далеко ему позволят зайти, на что ещё могут распространиться правила их простой игры в незнакомцев?

В голову лезло разное. Действительно разное. Особенно в момент, когда Маккой курил веждливо предложенную Пашей сигарету – в общем-то, этого он тоже не ожидал. Просто никогда не думал, что их правильный доктор курит. Хотя стоп, сейчас рядом с ним сидел совсем не чей-то правильный доктор. Рядом с ним сидел без году неделя знакомый Лен, соблазнительно запрокидывающий на выдохе голову, обнажая шею.

Эта картинка так и зависла перед Пашиным мысленным взором, постоянно всплывая в памяти, и он не удержался, предложив Лену закурить снова. Низко и жалко, да, но должен же был он пользоваться тем, чем мог? В частности своей замечательной памятью.

Лен на несколько секунд дольше необходимого задержал на нём взгляд своих нереальных, тёплых глаз, прежде чем взять предложенную сигарету, и Паша оперативно протянул к нему зажигатель, внутренне смеясь над высокопарностью собственных мыслей и сравнений. Огонёк зажигателя отражался в глазах Лена, пока тот прикуривал, ни на секунду не отводя взгляда от лица Паши.

[TylerAsDurden]

Часть третья. Произведение

· Умножение — одно из четырёх основных арифметических действий, бинарная математическая операция, в которой по общепринятому признанию предполагается, что первый аргумент суммируется столько раз, сколько показывает другой. Фактически суммируют такое количество первого аргумента, которое указано во втором.
· Результат умножения называется произведением, а умножаемые числа — множителями или сомножителями. Первый множитель иногда называется «множимое».
· Коммутативность — независимость результата операции от перестановки её элементов.

I

– Хочешь? – тихо спрашивает Паша, и Маккой не сразу замечает протянутую ему пачку сигарет.

Конечно, парень всего лишь предлагает ему прикурить. Сигарету. Конечно. Маккой согласно кивает, надеясь, что в неверном лунном свете не видно, как кровь приливает к его щекам. Он с благодарностью кивает в ответ, вытягивает сигарету, и прикуривает от предупредительно протянутого зажигателя.

Некоторое время они молча курят, глядя на неспокойное море, в сюрреалистичном свете луны кажущееся молочно-голубым. В бухте совсем тихо, и Маккою кажется, что он слышит даже дыхание Паши, сидящего в полуметре. Сигарета горчит и с непривычки немного обжигает гортань, но Маккой думает, что, пожалуй, именно этого ощущения ему так хотелось.

Он смотрит на Пашу почти украдкой, разглядывая крепкие обнажённые плечи, на которых всё-таки ещё лежит налипший песок, сильные тонкие руки, скользит взглядом по плоскому торсу, упираясь в укрытый согнутым коленом пах, и снова отворачивается к морю. Паша выглядит спокойным, расслабленным, но совершенно отстранённым и недоступным. Он сидит так, слово всё ещё совсем один на пляже, словно Маккоя рядом с ним вовсе не существует, задумчиво вглядываясь в темнеющую линию горизонта. Он курит медленно, глубоко затягиваясь, и плавно выдыхает дым, катая его по губам, и по всему видно, как он наслаждается процессом.

А Маккой заворожено следит за движениями аккуратных губ, за пальцами, которые то подлетают к лицу, то снова оказываются у колена, когда Павел отпускает от губ сигарету.

И этот процесс наблюдения, чувство собственной незаметности, неожиданно горячей волной пробегают от груди и до паха. Маккой словно снова подглядывает за чем-то недозволенным, не предназначенным ни для чьих глаз, но, тем не менее, делает это с безмолвного разрешения.

Павел тушит в песке докуренную до фильтра сигарету, зарывается пальцами в волосы, расслабленно откидывается на песок, раскидывая руки и блаженно вдыхая полной грудью. Он по-кошачьи трётся о песок голой спиной, выгибая позвоночник и жмурясь от удовольствия. Не красуется – на самом деле наслаждается этим процессом. Мышцы едва заметно перекатываются под кожей, а сухой песок путается в растрёпанных кудрявых волосах, и Маккой, увлёкшись очередной затяжкой, задерживает дыхание на секунду дольше.

Паша откидывает голову и смотрит широко распахнутыми глазами в ясное, почти пустое на звёзды небо.

– Так тихо, – с легким удивлением говорит он, вырывая Маккоя из оцепенения, – как будто время застыло.

– Похоже на то, – чуть более хрипло, чем всегда отвечает Маккой, и Паша вскидывает взгляд на него, словно и правда забыл о присутствии другого человека. Всё так же озадаченно он смотрит на собственную руку, почти касающуюся кончиками пальцев бедра Маккоя, но это длится всего полсекунды, пока Паша не расслабляется снова и его взгляд теплеет. Он смотрит Маккою в глаза, солнечно улыбаясь, и тому чудится, что делает он это почти нежно.

Маккой тоже улыбается, но на самом деле не в ответ, а просто смеясь над разыгравшимся воображением.

– Это точно обычные сигареты? – изобразив недоверчивую гримасу, строго спрашивает он, заставляя Пашу рассмеяться. И сам же чувствует, как недовольно дёргается что-то внутри, почти разочарованно: смеясь, Паша снова садится недалеко от него и, как следствие, убирает руку.

– У меня есть ещё запечатанная пачка, – совершенно серьёзно говорит Паша и поспешно тянется за рюкзаком, но Маккой перехватывает его руку:

– Меня и эти вполне устраивают.

Он держит пашину руку на долю секунду дольше, чем требуется, чтобы после просто отвернуться к морю и сделать ещё затяжку.

– Мне тоже.

– Что? – переспрашивает Маккой, понимая, что, кажется, упустил мысль.

– Мне тоже нравятся эти сигареты.

Маккой подносит к лицу окурок, рассматривая знакомую гравировку Malboro, и улыбается уголком губ, кивая в знак одобрения.

Они говорят о чём-то. О марках сигарет, о вариациях их вкуса. Говорят о Земле и её традициях: Паша словно ходячая энциклопедия – он, кажется, знает всё о сигаретах, когда-либо производившихся на Земле, но сам говорит, что сейчас пытается припомнить только самое интересное.

Маккой отстранённо думает о том, что когда-то ему показалось, что из-за жуткого акцента, никто на корабле никогда не научится понимать русского. Теперь же, речь его нового знакомого Паши только немного фонила едва разборчивым, и более ярким, когда он говорил о чём-то более эмоционально, акцентом, обогащающим и совсем не уродовавшим. На секунду Маккой задумался, станет жесткой и дрожащей «р», в его полном имени, если Паша произнесёт его? Как это будет звучать, и какие оттенки примет для него самого? Но сидящему перед ним парню он представился простым Лен, а энсину с его корабля никогда бы не пришло в голову, перейти со старым доктором на столь панибратское общение.

***

За своими мыслями он не заметил, как и когда Паша оказался куда ближе к нему, относительно их изначального нейтрального расположения. Он продолжал говорить, время от времени смеясь и бурно жестикулируя.

Маккой не обратил внимания, когда тот успел снова прикурить, и только неосознанно тянул носом ещё не успевший приесться сигаретный запах. Море успокаивалось, подёргиваясь ровной, зеркальной гладью, а звёзды на чистом небе становились ярче. На пляже было тепло – ни от припекающей дневной жары, ни от пронизывающего свежего ветра не осталось и следа, и Маккой бездумно перебирал пальцами тёплый песок.

Он вставлял в речь Паши короткие, редко значащие реплики, и просто наслаждался возможностью сидеть вот так молча, дышать, думать.

Волосы его собеседника давно уже высохли, и теперь растрёпанные кудряшки падали на его лицо в беспорядке, заставляя того периодически откидывать со лба чёлку, смешно дёргая головой, но даже это получалось у него естественно красиво. Сигарета часто мелькала у его растянутых улыбкой губ, и Маккой снова сосредоточился на их чётко-очерченном контуре, на мельчайших мимических движениях и чувственных прикосновениях к белой бумаге фильтра. Эта картинка немного гипнотизировала его, и в определённый момент он потерял нить разговора, только механически кивая, когда Паша, судя по интонации в чём-то просил его согласия.

И снова упустил момент. Правая рука парня, со всё ещё зажатой между красивыми пальцами тлеющей сигаретой, оказалась у его лица, едва касаясь кончиками пальцев щеки и подбородка. Пальцы были прохладными, а тепло сигареты почти обжигало жаром, в опасной близости от кожи лица, но Маккой вдруг подумал, что если он и доверяет ловкости чьих-то рук, больше чем собственной, то это ловкость их навигатора.

Он не отстранился, не скосил взгляд, не подался на встречу. Напряжённым, немного рассредоточенным взглядом он зацепился за серые глаза Паши и замер, даже не успев оценить, что всё это заняло не больше секунды. «Ну же», – скрадывая от самого себя вспыхнувшую мысль, подумал Маккой.

– Хочешь? – негромко произнёс Паша, вызывая у доктора острое чувство дежавю. Но сейчас понять его неправильно было сложно.

Паша не держал его крепко, всего-лишь прикасался пальцами, почти робко. На его губах не осталось и следа улыбки, словно он тоже был напряжён до предела, но при этом двигался плавно и уверенно, наклоняясь к Маккою ближе, опуская одно колено на песок, между широко расставленных ног Маккоя, всё ещё сидящего в расслабленной позе. В этот момент Маккоя не хватило даже на кивок. Он продолжал всё также заворожено смотреть в глаза парню, и, кажется, на лице его отразилось только лёгкое удивление.

Паша затянулся, совсем немного отстраняя руку от его лица, и Маккой неосознанно прянул вслед за его движением.

– Хочешь, – едва слышно выдохнул Паша дым, задевая белесым облачком приоткрытые губы Маккоя, и кажется, отбросил недокуренную сигарету, уже полностью обхватывая ладонью его подбородок, проводя чувствительной подушечкой большого пальца по мягким податливым губам. Маккой не выдержал и подался вперёд, всего на миллиметр, но Паше хватило этого, чтобы наклониться и легко прикоснуться губами к его губам.

Свободная его рука оказалась на застёжке темных маккоевских джинс, нежно, аккуратно поглаживая явно возбуждённый член через ткань.

И при этом, при всей развязности и почти напористости действий, Маккой чувствовал робость, неуверенность парня, всё ещё смотревшего на него так, словно его сейчас ударят или оттолкнут.

[TylerAsDurden]

II

На секунду Пашу прошибла вспышка острого парализующего страха: «А что, если…» Вот, сейчас Лен опомнится, оттолкнёт его или даже ударит, остановит коротким уверенным «нет». Это было бы так логично, правильно, и Паша должен был дать ему эту секунду, дать время опомниться и отказаться. Должен был, но не хотел отчаянно. Он не был готов к удару, не мог позволить моменту потухнуть и окатить его разрушительным разочарованием. Только не сейчас, только не сегодня.

Перед глазами пронеслись последние полчаса, наполненные бредом восторга.

Вот он лежит, просто раскинув на песке руки, представляя недозволенное, желанное удовольствие. Представляя сильные руки на собственных плечах и груди. Представляя, как чувствуется на ладонях жесткая щетина. Представляя, как тянет густые тёмные волосы, запрокидывает уверенным движением голову, целует, кусает шею. Представляя, как Лен перехватывает инициативу, как опрокидывает его на песок, и целует его уже сам.

Всматривается в звёзды и всё ещё представляет, но на этот раз, пропуская куски, как они оба лежат на сухом песке, обессиленные, довольные, как вяло двигаются его собственные руки, едва касаясь бедра или предплечья Лена... Вслушивается в тишину, в своё собственное ровное дыхание, ощущая время единой, плотной субстанцией, замершей здесь и сейчас, чтобы просто позволить ему насладиться настоящим моментом.

А потом возвращается в реальность, одёрнутый мягким голосом Лена, который, кажется, с чем-то соглашается. Ещё какое-то время собственная фантазия кажется ему на столько живой, что возвращаться к реальности совершенно не хочется. Он почти чувствует сухой сигаретный вкус губ Лена на своих губах, с трудом пытаясь уловить нить затеянного разговора. Лен реальный почти не отличается от Лена воображаемого, и Паше не сразу удаётся их разделить, а потому и сдержать полную нежности и восторга улыбку, направленную не знакомому – любовнику.

К счастью, тот ничего не замечает.

Потом они о чём-то разговаривают. Кажется, о земных сортах сигарет, и Паша ещё решает, стоит рассказать о своих экспериментах с некоторыми внеземными аналогами или всё-таки не будить строго доктора, пока его не видно. Окончательно его возвращает к реальности совершенно пересохшее горло, и он с радостью вспоминает, что торопясь в увольнительную не захватил ни пледа, ни плавок, но вот про термос с чаем всё-таки не забыл!

Он тянется к рюкзаку, с радостью делая несколько больших глотков прямо из горла сосуда, не утруждая себя переливанием в чашку, закручивает его и снова опускает в рюкзак, откидывая, зачем-то тот дальше от валуна, к которому привалился Леонард, а вот всё ещё разложенную там же куртку оставляет на месте.

Ему удаётся сделать всё это, не потеряв мысль, но он и сам не замечает, что садится на этот раз много ближе к Лену. Тот слушает его с искренним интересом, и говорить легко, но ощущение близости только обостряется, заставляя Пашу вспоминать всё новые и новые подробности из его знаний в области истории табакокурения, чтобы только не сорваться и не сделать лишнего. Ему совсем не хочется разрушать момент, он хочет запомнить этот вечер вот таким: лёгким, приятным, со сладким привкусом желания, но без разочарования и неловкости.

А Лен смотрит на него пристально, не мигая, и в Пашиной голове фоном решается простая задачка: а всё-таки его зрачки так расширены от недостатка света или чего-то другого? Лен продолжает смотреть, почти заставляя Пашу ёжится под тяжелым, внимательным взглядом. И, если бы он не был уверен, что это не так, то мог бы сказать, что тот просто пожирает его глазами.

Доводы рассудка раз за разом дают сбой, и, в очередной раз сталкиваясь с Леном глазами Паша не выдерживает. Если он не узнает, не попробует сейчас – другого шанса не будет. Пан или пропал.

И Паша с головой бросается в омут.

Щетина на щеке Лена совсем не такая жесткая, как Паша себе представил, и, проводя по ней кончиками пальцев, он замечает, что в них всё ещё зажата сигарета, только когда чувствует потребность снова затянуться. И Лен тянется вслед за его рукой, сохраняя, продляя прикосновение, при этом полностью выбивая почву у Паши из-под ног. Он радуется, что уже стоит около него на коленях и неловкого падения удалось избежать.

Он отбрасывает сигарету, возвращая руку к лицу Лена, и прикасается уже уверенней, обхватывая его щёку ладонью, ощущая грубую щетину и нежную кожу шеи, проводит большим пальцем по чуть приоткрытым губам, не отводя взгляда от широко распахнутых мутно-зелёных глаз. И пьянеет от собственной наглости, наклоняясь и задевая его губы сомкнутыми губами.

Кажется, он и сам не замечает, как неловко и неуверенно тянется левой рукой к паху Лена. Он невесомо оглаживает его возбуждённый член сквозь плотную ткань темных джинс, пальцы предательски дрожат, и, хотя ощутимый даже через ткань жар вселяет надежду, Паша всё-таки замирает.

[TylerAsDurden]

III

– Какого черта ты делаешь? – выражение лица Маккоя резко перешло от легкого удивления к недоуменному возмущению: брови его взлетели, одна чуть выше другой, глаза распахнулись шире, верхняя губа непроизвольно дернулась.

Паша неловко отшатнулся от него, плюхнувшись на зад, и, опустив взгляд в сторону, негромко ответил, четко проговаривая слова:

– Извини. Неудачная шутка.

Он поднялся на ноги, упершись ладонями в согнутые колени. Избегая смотреть на Лена, отряхнул джинсы, совершенно не там, где на них набрался песок, и повернулся к морю.

Порыв прохладного ветра, коснувшийся его лица, был как раз кстати. Паша глубоко вдохнул, заполняя легкие влажным, соленым морским воздухом.

И все-таки, он должен был сделать это. Должен был попробовать. Убедиться. И что теперь?

Он сделал еще пару шагов к морю, ступил босыми ногами в воду. Края джинс намокли, но Паша не обратил внимания, сосредоточившись на контрасте ощущения теплой воды у ног, холодного ветра, ударившего его в незащищённую грудь, и привычно разгоревшихся щек. Он сунул руки в карманы и посмотрел на мерцавшие вдалеке звезды – почему-то в эту секунду в голове не осталось ни одной мысли, а мир вокруг казался неожиданно осязаемым и контрастным, словно кто-то в одно движение выкрутил ручку резкости до предела.

Лена за спиной совсем не было слышно, и Паша отстраненно подумал, что тот, наверное, ушёл. Просто и молча, не пробуя что-то ещё выяснить, и за это Паша был ему благодарен.

[TylerAsDurden]

IV

«Струсил?» – мрачно констатировал внутренний голос, почему-то звуча подозрительно похоже на Джима Кирка. Маккой вытащил из заднего кармана джинс фляжку и посмотрел на дрожащие широкие плечи Паши, на его опущенную голову и всё такую же красивую спину. Он стоял по щиколотку в воде, юный, притягательный, сделавший ему недвусмысленное предложение, от которого он поспешно отказался.

Маккой сделал глоток из фляжки, задумчиво прокатив виски по языку. Терпкий вкус приятно разливался по полости рта согревая и успокаивая. «Какой же ты всё-таки мудак, Маккой. Старый, потрёпанный, трусливый мудак», – снова бесцеремонно вмешался внутренний голос, уже откровенно принадлежащий Джиму.

«Сам не лучше, вуайерист хренов», – огрызнулся Маккой, вставая на ноги, и неуверенно сделал пару шагов к берегу. Вот что он будет делать? Подойдёт и вежливо скажет: «Прости, я погорячился, давай всё-таки потрахаемся?» Отличный план, нечего сказать. Но делать что-то определённо было нужно. Маккой глотнул ещё, осушая на этот раз фляжку и, не задумываясь, уронил её на песок. «Ну, нет, – уже откровенно зло подумал он. – Не сегодня. Не сейчас».

Пашина кожа была сухой и горячей. Это единственное, о чём подумал Маккой, положив руку ему на плечо. К его чести, Паша даже не дёрнулся, не попробовал отстраниться – просто замер, ожидая, что будет дальше. Но Маккой и сам не знал. По-хорошему нужно было извиниться перед парнем, хотя не совсем понятно за что, и уйти, исчерпав тем самым весь инцидент. И попробовать забыть об этой увольнительной как о не то чтобы особенно кошмарном, но всё же сне.

Он сжал пашино плечо крепче, неловко провёл по нему большим пальцем, не разжимая ладонь ,и не выдержал.

Развернул мальчишку к себе, заставляя неловко перешагнуть с ноги на ногу в воде, поднимая брызги. Он не стал пристально смотреть на него – просто не вышло, не стал ничего говорить. Только взял его точёное, словно грубо вырубленное из камня лицо в ладони и осторожно, нежно поцеловал. Это было очень легко – накрыть его губы своими, чуть потянуть в поцелуй верхнюю, провести пальцами по скулам, зарыться в непослушные вьющиеся волосы на затылке, поднимая голову, поворачивая лицом к себе, притягивая ближе. Провести подушечкой указательного пальца по холодному краю уха, заставляя мелкую дрожь пройти по телу, всё ещё не разжимая губ, только вжимаясь сильнее, чуть подаваясь вперёд, прижимаясь губами к губам крепче – прося прощения и разрешения. Паша не отвечал на поцелуй, не реагировал вообще никак, просто поддаваясь мягким уверенным движениям.

Они оба всё ещё стояли в воде, мерно бившейся о берег, и Маккой чувствовал, каким холодным кажется ветер по сравнению с морем и жаром его собственного тела.

Безвольность Паши почти выводила из себя, но что-то внутри не позволяло поменять положение, стать резче или, тем более, прервать поцелуй. Казалось, даже если захочет – он уже не сможет этого сделать. В голове одна за одной вылетали предохранительные пробки, высвобождая желания. Его руки словно были прикованы к лицу и волосам парня, он пропускал сквозь пальцы спутанные пряди, мучительно-медленно наслаждая прикосновением, ласково целовал сомкнутые губы, нежно обводил подбородок, скулы, виски и лоб, изучая прикосновениями, успокаивая, всё ещё извиняясь.

«Остановить, прекрати, ещё немного и ты не сможешь себя контролировать», – билось на задворках сознания, сквозь запахи и ощущения, в которые Маккой позволил себе погрузиться практически полностью. И он замер, всего на мгновение подчиняясь, ладно, пытаясь подчиниться голосу рассудка, и неожиданно Павел ответил. Подаваясь всем телом вперёд, заставляя Маккоя даже отступить назад, выйти из воды, и при этом, не позволяя отстраниться ни на миллиметр, он приоткрыл рот, коротко провёл языком по нижней губе Маккоя – попробовал, заставляя того, подчиниться, отдаться в поцелуй с полной силой, и уж от этого Маккой отказываться не собирался.

Почувствовав под ногами сухой тёплый песок, он отступил ещё на пару шагов назад, утягивая Пашу за собой. От сдержанности поцелуя уже ничего не осталось, они целовались взапой, словно пытаясь почувствовать всё и сразу. Паша целовался как сумасшедший. Он словно бы пытался почувствовать одновременно каждую грань, осторожно пробуя на вкус, проводя горячим языком по губам, задевая зубы, засасывая губу и язык. И одновременно почти жестко прикусывая, то прижимаясь ближе, то отстраняясь на пару миллиметров, чтобы не то чтобы перевести дыхание, но обжечь им влажную кожу.

Руки его давно запутались в волосах Маккоя, растрепав ещё больше и без того неидеальную причёску, и одна из них застыла у него на шее, мертвой хваткой удерживая на месте и притягивая к себе.

От сдержанности и робких попыток остановиться, диктуемых неловкими потугами давно опавшего пеплом рассудка, не осталось даже следа. Маккой отпустил себя, почти беспорядочно шаря по спине и плечам Паши, сжимая руки на его рёбрах, оглаживая снизу-вверх бока, обводя пальцами неожиданно острые лопатки, скользя лёгкими, порывистыми движениями по жесткому краю джис, сидящих чуть ниже спины, но закрывающих, тем не менее, самое ценное.

Они сдвинулись от берега ещё на пару шагов, и Маккой осторожно попробовал опуститься чуть ниже, неловко сгибая колени. И тут же почувствовал, как Пашина рука на его шее отчаянно, рефлекторно сжалась почти до боли, и тот подался в поцелуй глубже, жадно скользя по языку Маккоя собственным, утыкаясь кончиком носа ему в щёку, целуя уже на грани грубости.

«Господи, ну не отберу же!» – внутренне улыбаясь, подумал Маккой, но от попыток изменить положение временно отказался, прижимая Пашу за талию ещё ближе к себе. Так, что сжимавшая его шею рука стала держаться почти неестественно, и Паша, наконец, неловко опустил её, горячо проводя по спине и плечу Маккоя, оглаживая на этот раз его собственные рёбра, немного прогибая спину, чтобы можно было спустить ладони на грудь, симметрично задеть большими пальцами широкие ключицы. Он ещё раз облизнул нижнюю губу Маккоя, словно бы заходя на новый круг, и Маккой не увидел, но почувствовал, как самозабвенно тот улыбается.

Паша был горячим и открытым, и Маккой остро чувствовал, что поцелуя становится не достаточно. Он ещё раз прошёлся раскрытыми ладонями по пашиной спине, с острым удовольствием чувствуя, как податливо тот прогибается, как тянется за прикосновениями всем телом. На секунду задержался на его талии, сжимая крепко, лениво, чуть медленнее темпа, заданного Пашей, отвечая на поцелуй, и сильным, долгим движением опустил по его спине руки ниже, туда, куда хотелось добраться уже долбанных пару часов.

Он обвел подушечками пальцев край джинс, и резко опустил ладони на пашину задницу, плотно и крепко сжимая, заставляя парня прижаться ещё ближе и немного раздвинуть ноги, охренительно горячо и податливо вжимаясь Маккою в пах. Он сжал его ягодицы крепче, наверное, почти больно, жадно оглаживая их раскрытыми ладонями. И горлом, губами, языком почувствовал сдерживаемый сладкий стон, определённо против воли вырвавшийся у мальчика его руках.

«А ты хотел от этого отказаться», – снова влез ехидный внутренний голос, и на этот раз у него не нашлось цензурных выражений для этого мудака.

Он подтянул Пашу на себя, отрывая того от земли, заставляя забросить ноги себе на бёдра, отчаянно медленным движением протягивая его вдоль собственного возбуждённого члена, и волной требовательного удовольствия ощущая жар у того в штанах.

Он аккуратно опустился на одно колено, не разрывая поцелуя (да и кто бы ему позволил – в отсутствии хватки и целеустремлённости Чехова упрекнуть точно было нельзя), и с удовольствием оглаживая его бёдра. Подался назад, укладываясь на песок, заставляя Пашу сильнее обнять его ногами. Тот по-кошачьи потёрся о грудь Леонарда всем телом, задевая сквозь майку огрубевшие соски, опуская руку на задницу самого Маккоя, пьяно закусывая его нижнюю губу, чтобы тут же отпустить и с неумалимым рвением зализать место укуса.

[TylerAsDurden]

V

Маккой чувствует волну дрожи, пробегающую по телу, но он уже не уверен, чья она. Паша целует его рвано, сбиваясь с ритма и пытаясь взять больше, чем может, его рот наполнен сухим привкусом сигаретного дыма, и он словно передаёт этот вкус Маккою. А тот всё не может оторвать рук от его бёдер, срывается, и запускает пальцы под неплотно сидящий пояс джинс. Паша, скорее инстинктивно, чем осознанно, немного приподнимается, и так и не застёгнутая пуговица позволяет ширинке с тихим звуком разъехаться, пропуская руки Маккоя ниже.

«Чёрт», – Маккой не чувствует, что резко кусает Пашу. «Чёрт. Господиисусе, он же был без белья всё это время!» Картинки закручиваются в сознании Маккоя, сплетаясь плотным узлом в паху. Так доступно, так мучительно и так несправедливо. По телу пробивает разряд электричества, от ощущения всей абсурдности ситуации, от воплощения идиотских сексуальных фантазий, невыявленно, но жёстко терзавших его последние пару часов – всё время, с того момента, как он только увидел Пашу, расслабленно лежащим на пляже.

Он гладит его обнажённые ягодицы, упираясь тыльной стороной ладони в грубую ткань джинс, всего пару секунд, прежде чем рвануться, переворачиваясь, подминая податливое Пашино тело под себя. Наваливается на него, вжимая всем собственным весом в песок, рвано целует, всё ещё держа одну руку у того в штанах, а другой зарываясь ему в волосы, прижимая ладонью ухо, уверенным, почти врачебным движением откидывает Пашину голосу, чтобы подставить его шею под собственные не нежные поцелуи. Он почти кусает его за ухом, чувствуя, как Паша требовательно проводит непослушными пальцами по его лицу, как зарывается в волосы на затылке, сжимая их в горсти. Другой рукой Паша впивается ему в плечо, просто, чтобы за что-то держаться, пока Леонард терзает его шею. И не укусить всерьёз, не оставить грубого засоса на теперь уже настойчиво подставленной шее (как вообще можно настойчиво подставлять шею?), стоит ему невероятных усилий.

Он оглаживает и сжимает в руке Пашин упругий зад, мучительно для самого себя медленно опускаясь поцелуями ниже.

Паша хватает ртом воздух, запрокидывает голову, плотно зажмуривается, движения его руки на затылке Леонарда становятся скорее нежными и отрешёнными. Он полностью погружается в ощущения, а Маккой открывает глаза и не может перестать смотреть.

Он вылизывает Пашины ключицы, упоённо, со вкусом, снова поднимается языком по шее к уху, отрывается на секунду, задевая дыханием влажную кожу, только чтобы увидеть глубину эмоций на Пашином лице. Его плотно сжатую челюсть, просительно заломленные брови, нежный румянец – выражение абсолютной беззащитности, не предназначенное ни для чьих глаз – и Паша поднимает руку к лицу, проводя от подбородка к глазам. «Даже для твоих, Леонард», – думает Маккой, и эта мысль почему-то безумно его злит.

Он нежно прикусывает Пашину трапецию и смотрит на его разгорячённый торс.

tbc

[TylerAsDurden]

Хочется всего: облизать и прикусить светлые соски, обвести пальцами линию пресса, легко оттянуть зубами нежную кожу около пупка. И Маккой ни в чём себе не отказывает. Может себе позволить.

Кожа пашиного торса, его грудь, живот, плечи, всё это – такое же обнажённое, как и последние два часа, но теперь, теперь в руках Маккоя, теперь достаточно близко. «Недостаточно», подсказывает подсознание, и Маккой не спорит с ним, продолжая целовать и облизывать. Шарить свободной рукой по боку, словно пересчитывая рёбра, обводить сухим и горячим пальцем сосок, чтобы облизать после, мягко втягивая его в рот, заставляя Пашу снова и снова сбиваться с дыхания.

Маккой прислушивается к нему, наслаждаясь, принимая каждый звук как награду, как законно причитающееся только ему – но этого мало, он хочет услышать Пашин стон, хотя бы один, и, видимо, всё ещё делает недостаточно.

Он приподнимается над парнем, опираясь рукой на светлый песок, секунду скользит взглядом по окончательно сбившимся волосам, по мелким морщинкам на лбу, собранным приподнятыми бровями, по приоткрытым, таким притягательным губам, пытается поймать взгляд светлых глаз, но Паша смотрит на звёзды.

А Маккой смотрит на него, на раскрасневшуюся кожу, на влажные от поцелуев и заигрываний соски. Собственный член нетерпеливо подёргивается в штанах, намекая на необходимость продолжения, и он наконец опускает взгляд на Пашин пах, вытягивая руку, кажется, намертво впечатанную в его зад.

Ширинка расстёгнута до середины, обнажая только совершенно гладкий участок лобка, не показывая ничего, что так бы хотелось увидеть сейчас Маккою. Пашин член упирается немного в сторону от шва, оттягивая ткань, приподнимая полу ширинки, и Маккой может оценить только его размер и готовность.

Он садится на пятки, там, где только что лежал полностью, и настойчиво проводит рукой по низу пашиного живота, плавным движением запускает большой палец под ткань, так, чтобы коснуться головки, заставляя Пашу распахнуть глаза шире и убирает руку, следя за его реакцией.

Паша смотрит на него ошалело, словно на какое-то время выпал из происходящего, пьяными живыми глазами. Зрачки почти заполнили радужку, он всё ещё тяжело дышит, и вдруг меняет взгляд на вопросительный, но почти нежный, и улыбается ему, подкрепляя вопрос. Маккой не может долго терпеть этого. От этой улыбки, направленной, теперь он уверен, только ему, что-то в мозгу замыкается.

Фоном он слышит, как начало волноваться море, слышит неспокойный плеск волн, и бездумно тянется к собственному паху, крепко сжимая член, откидывая голову от такого долгожданного прикосновения. И ловит наполненный яростью Пашин взгляд. Тот резко поднимается на локтях, садится, стремительно приближаясь, и смахивает руку Маккоя, замещая своей. Проводит, крепко прижимая ладонь, от самых яиц до головки, требовательно глядя ему в глаза, чуть сжимает руку, гладит, напористо лаская возбуждённую плоть через ткань.

И Маккой срывается, притягивает его к себе, жадно целуя, при этом подставляясь под настойчивое прикосновение. Это прекрасно. Так, как нужно. Но мало, всё ещё непозволительно мало. И он негрубо, но уверенно толкает Пашу, заставляя снова опуститься в исходное положение.

Он стягивает его джинсы быстрыми, резкими движениями, даже не замечая, помогает ли ему Паша или сопротивляется. Он проводит руками вдоль его длинных ног, вскользь замечая, как замёрзли бывшие недавно влажными лодыжки. Теперь Паша лежит перед ним полностью обнаженный, и совсем не двигается, напряжённо отслеживая его цепкий, оценивающий взгляд. Господи, ну неужели он сомневается, что может понравится ему? До сих пор сомневается.

Он красив, чертовски красив. Маккой видит его напряжённый член, поднимающийся к пашиному животу, словно приглашая, и чувствует себя глупо и по-ребячески, неосознанно облизывая губы. Такой красивый, сладкий мальчик.

Он внимательно смотрит на Пашу, вдруг понимая, что его напрягает. Окидывает взглядом пляж, находя так кстати брошенную совсем близко светлую пашину майку. Аккуратно приподнимает его, подкладывая ткань под обнажённые бёдра – всё-таки песок в заднице врядли может добавить удовольствия процессу.

Он возвращается к холодным стройным лодыжкам, стараясь не смотреть не нетерпеливо поднимающийся член. Вообще не смотреть на Пашу, чувствуя острый, напряжённый взгляд, прожигающий ему макушку. Паша больше не расслаблен, он лежит, приподнявшись на локтях и словно бы ожидая подвоха.

И Маккой нежно берёт в руку его ступню, стряхивает песок, растирает ладонью, мягко целует косточку. Упирает себе в бедро, только чтобы прикоснуться к другой ноге, обвести её нежно пальцами, немного растереть, мягко провести языком по высокому подъёму, заставляя Пашу снова откинуться и тихо зашипеть во ответ на прикосновение. Но и он не теряет времени даром, смещает свободную ногу Маккою на пах, плотно прижимаясь, пока это ему позволено.

Но позволено ему не долго. Маккой, не без сожаления отнимает ловкую ступню от собственного члена, с жаром проходясь ладонями вверх по пашиным неприлично длинным ногам. Целует его под коленкой, скользя ладонями вверх по внутренний стороне бёдер, вслушиваясь в пашино снова неровное, горячее и быстрое дыхание. Проводит языком по внутренней стороне бедра, легко кусает его, приближаясь к самому ценному, и Пашин член снова немного дёргается, как будто привлекая к себе внимание.

«Сейчас, уже почти, милый», – с улыбкой думает Маккой, наслаждаясь собственным издевательством над ними обоими. Прекрасно понимая, что ему всего-навсего мелочно хочется продлить удовольствие, сделать эту ночь немного длиннее. Он понимает, что это ребячество, но удержаться всё-таки не выходит – слишком велико искушение, слишком открыт, податлив Паша, такой знакомый и такой неожиданный. Маккой почти забывает об их игре, о договорённости, по которой они не они сегодня – два незнакомых человека, объединённые только случайной встречей.

Ему вдруг становится обидно, он пытается задуматься о том, кого видит сейчас перед собой Паша. О ком он думает, прикрывая глаза, кого, может быть, представляет на его месте. Замечает, что сам всё ещё полностью одет, и Паша не совершил даже подобия попытки как-то изменить это. Злость вдруг поднимается в нём от живота к груди и комом встаёт в горле, и Маккой чувствует, как губы складываются в нехорошую улыбку. Ну, нет, так просто забыть эту ночь энсину не удастся.

Мошонка, промежность и лобок Чехова гладко выбриты, и Маккой немного рад этому. Он опускается ниже, удобнее размещаясь между разведённых пашиных ног, и, без всякого перехода, мягко ведёт языком по его яичкам, заставляя того вздрогнуть всем телом. Правой рукой он придерживает его член прижатым к животу, легко прикасаясь только кончиками пальцев, и начинает методично вылизывать, почти играя с ним языком. Осторожно втягивает в рот яички, поочерёдно, не пуская вход зубы, поглаживая горячий член. Целует мошонку, с нежностью проводит по ней кончиком носа. Паша дрожит и сгребает песок пальцами, зажимая его в ладонях, ёрзает под Маккоем, подставляясь и одновременно пытаясь уклониться от ласки. Быстро, тяжело дышит сквозь плотно сжатые зубы.

И Маккой не может держаться дольше.

Он проводит одним ёмким движением языка от самого основания пашиного члена до головки, снова возвращается к низу, медленно, по кругу облизывая его, кончиками пальцев нежно поглаживая мошонку. Паша, не осознавая себя, раздвигает ноги шире, подаётся навстречу. И Леонард хватает его за руку, крепко сжимает запястье, переплетает пальцы, продолжая плавно и ритмично двигаться вверх по его члену, одним только языком, даже не касаясь губами, но ускоряя движения, заставляя Пашу впиваться короткими ногтями в его предусмотрительно подставленную руку.

Он гладит парня по животу, словно успокаивая, снова поднимается выше, отпускает его руку, чтобы удобнее прижать к земле, нежно огладив острую косточку таза, и всё-таки обхватывает головку губами.

Пару секунд он просто наслаждается новым ощущением, сладковатым, солёным вкусом, он не играет с головкой языком – только медленно посасывает, не принимая больше. Проводит кончиком языка по уздечке, касаясь её совсем легонько, но не разжимая губ, опаляя крайнюю плоть горячим дыханием, а потом медленно, почти по миллиметру принимая в себя больше, опускается до середины ствола. Так же медленно и размеренно поднимается вверх, всё ещё помогая себе языком, облизывая всё, что может. Это приятно, чертовски приятно ему самому, он делает минет с удовольствием и любовью к процессу, чуть ускоряет ритм, потом снова останавливается на одной лишь головке и мягко посасывает.

Кажется, что Паша под ним совсем не дышит. Он не шевелится и не подаётся на встречу, и Маккой отчаянно чувствует, что ему нужно видеть, нужно почувствовать хоть что-то.

[TylerAsDurden]

Он с сожалением отрывается от пашиного члена и поднимает на него глаза, чтобы встретиться с замершим, неспокойным взглядом. Тот смотрит на него немного затравленно и недоверчиво, как на готовое в любую секунду раствориться видение, и Маккою отчаянно хочется прижать его к себе ближе, поцеловать, но он не собирается так просто отступиться от задуманного, и потому только снова тянется за пашиной ладонью. Не меняя положения, притягивает его руку к лицу, кладёт себе на щёку, всё ещё не разрывая контакта взглядов, мягко поворачивает, чтобы прижаться к раскрытой ладони губами, снова потеряться об неё щекой, пока пашин взгляд, наконец, не оттаивает, не становится хоть немного более осмысленным.

Маккою снова хочется затянуться, и вместо этого он опускается на его горячий член, вбирая сразу почти на всю длину, и, уже не отрываясь, ритмично движется вверх и вниз, заставляя Пашу инстинктивно подаваться на встречу, выгибаться всем телом. «Да, вот так, именно так», – пошло и банально проносится в голове у Маккоя, и он понимает, что не может не сменить угол, постоянно проходясь языком только по уздечке и самому верху головки.

Он забрасывает пашину ногу себе на плечо, поворачиваясь немного боком, но не выпускает член изо рта. Продолжает так же медленно и уверенно двигаться, но подтягивает Пашу ближе, проходится ладонью по его боку, дотягиваясь до самой шеи, проводит тыльной стороной согнутых пальцев по линии его челюсти, и всё-таки поворачивает голову так, как хотелось.

Он не замирает, не останавливается, но вдруг стягивает губы плотнее и влажно проходится языком на этот раз по всей нежной головке, наконец, вырывая у Паши не стон, но сдавленное, сладкое мычание, остро отдающееся в головке всё так же сдерживаемого плотной тканью джинс члена. И Паша приподнимается и ловит губами его пальцы, неосмотрительно оставленные в опасной близости ото рта. Он целует самые подушечки, а потом втягивает указательный и средний в рот, по вторую фалангу, почти сбивая Маккоя с ритма, отвечая на полученную ласку. Он не посасывает, только облизывает его пальцы, а потом со всем жаром медленно, упоённо проводит языком между указательным и средним, и повторяет это движением снова и снова, показывая, как же сильно ему нравится происходящее.

И Маккой ускорят ритм, не отнимая руки от пашиного лица. Он насаживается ртом на требовательно твёрдый член чаще, быстрее, не замечая, что сам начинает тихо постанывать, прогоняя гортанные звуковые волны от головки до основания, вбирая, кажется, даже глубже, чем может.

Паша резко подаётся вверх, навстречу его движениям, а потом так же резко отстраняется, уверенно отсаживаясь от Маккоя, целуя ещё раз кончики его пальцев, но выскальзывая членом изо рта. Маккой пробует отдышаться, сфокусировать взгляд, и недоуменно смотрит на Пашу.

А тот только улыбается ему, опускаясь вперёд, чтобы поцеловать, медленно облизывая рот Маккоя, снимая лёгким флёром собственный вкус с губ мужчины, невесомо касаясь пальцами его лица, поглаживая и прижимаясь.

– Не так, – мягко говорит он, и поднимается на ноги, утягивая Маккоя за собой.

[TylerAsDurden]

VI

Завтра нужно будет говорить, шутить, метаться из стороны в сторону, успеть больше, чем можно успеть за один день и сделать всё правильно. Как всегда. Завтра нужно будет фальшиво улыбаться, точно выверяя даже выражение глаз. Чтобы никто не заметил, чтобы никого это не обидело. Нужно будет говорить правильные вещи. Вселять надежду. И просто, правильно и хорошо делать свою работу. Но самое сложное, всё-таки, улыбаться. Нужно будет показывать людям, как ты любишь каждого из них, свою жизнь, весь мир в целом, ни на секунду не расслабляясь.

Завтра нужно будет открыть глаза. Сесть на постели. Пойти в душ. Завтра нужно будет посмотреть в зеркало на улыбчивое лицо Павла Андреевича Чехова, взглянуть ему в глаза, и изо всех сил постараться не увидеть в них отражения сегодня.

Это глупая, чертовски глупая и простая мысль, о которой забываешь всегда, пока не настаёт тот самый момент – никогда на самом деле не сможешь понять на сколько сильно ты хочешь чего-то, пока оно не окажется на расстоянии вытянутой руки – просто возьми. Никогда не почувствуешь, как не хочешь терять – пока момент потери не прищёлкнет каблуками в прихожей, не оставляя даже шанса сбежать.

Паша смотрит на звёзды и думает, что хотел бы, чтобы этого вечера никогда не было. Он хотел бы остаться на Энтерпрайз, или напиться с Сулу, или трахнуть уже йомен Захру, раз она так настаивает. Но он был здесь, на этом идиотском пляже и менять что-то было уже слишком поздно. Потому что он пропал. Вылетел в дыру в разгерметизированном салоне, и теперь задыхался от отсутствия воздуха, возможности найти спасательный трос и страха.

Дело было даже не в том, что сейчас он переживал лучший минет в своей недолгой жизни и даже толком не позволял себе получить от него удовольствие. Хотя и в этом тоже.

Всё было намного хуже, уродливей и запущенней.

Паша дрожал от удовольствия и возбуждения и чувствовал, только сильнее сбиваясь с дыхания, что где-то под лопатками у него снова пробиваются крылья. Глупо. Совершенно по-идиотски. Что-то переворачивалось в груди, небо казалось выше и глубже, чем было в соответствие с законами физики, а он сам, казалось, отпусти его на секунду Леонард, ослабь хватку, бесконтрольно поднимется в воздух.

Он не мог опустить взгляд, не мог посмотреть на него, потому что картина, открывавшаяся при этом причиняла почти физическую боль. Слишком красиво. Не-ре-аль-но. Правда, закрытые глаза тоже не особенно спасали, ведь воображение рисовало происходящее до жути чётко.

Знаете, как это бывает? Вот ты влюблён в кого-то как кретин. Тебе семнадцать лет, весь мир делится строго на чёрное и белое, да или нет, без оттенков и допущений. И потому, в тот короткий промежуток времени, объект влюблённости кажется идеальным – без скидок и поблажек, которые ему и не нужны, он кажется выше всей остальной вселенной, кажется самым нужным и единственным. И твоя любовь обязательно неразделённая. До взаимности так недостижимо далеко, что ты даже задуматься о ней себе не позволяешь. Ведь где идеал, а где ты? Такая любовь непременно должна быть у каждого. Чтобы научиться чувствовать, чтобы прожить этот промежуток жизни по-настоящему полно и ярко. Так даже в книжках по психологии пишут.

А потом наступает совсем другой момент. Не обязательно, но довольно часто. Когда, спустя долгие годы или всего несколько лет, объект твоей неукротимой и трепетной страсти, которая давно уже осталась только приятным и тёплым воспоминанием, может парой тройкой сопливых стихов или песен на жёстком диске, и несколькими картинками в голове, вдруг «отвечает тебе взаимностью». Становится доступной, достижимой, и ты не можешь удержаться и не попробовать. Но здесь следует уже разочарование совершенно другого рода – ты как будто что-то теряешь. Потому что герой твоих фантазий оказывается земным, обычным человеком. Человеком, которого ты, получается, всегда мог получить, если бы захотел. Его поцелуи оказываются пресными, ласки неловкими и вообще – это не то, что ты мог бы себе представить. В воображении было лучше. И, после этого, ты просто уходишь по жизни дальше, оставляя внутри простым дополнением чувство собственного превосходства и закрытый гештальт.

Неумолимая и чёрствая правда жизни.

И к этому Паша, если подумать и покопаться в себе, был готов полностью. Ничего нового, ничего удивительного, он, в конце концов умный и взрослый мальчик.

“Хватит”, - мысленно говорит себе Паша и закусывает губу до боли, чтобы почувствовать. Он давно привык к тому, что в его голове всё происходит не так, как у нормальных людей.

[Эрини]

Основные комментарии я вам уже в скайп написала, но всё же и здесь попрошу - допишите этот фик, я хочу видеть, к чему этот вечер увольнительной на пляже приведёт в более глобальном плане их взаимоотношений.
И тогда можно будет из названий частей собрать формулу. Вдруг окажется эффективней чем та, которую искал Калиостро? ))

[TylerAsDurden]

Эрини, на самом деле идея фика предельно проста

изначальная идея.

Но если всё получится, то она сама по себе должна давать

Если не получится - я напишу эпилог об этом.

Спасибо за комментарий.

[TylerAsDurden]

Эрини, Петя на моей аватарке как-то очень в тему

[Эрини]

TylerAsDurden, то, что вы мне уже выдали формулу, не означает что текст не надо дописывать)))

давайте не будем о Пете? А то я припомню идею с мутантами в качестве экипажа Энтерпрайз))

[TylerAsDurden]

Эрини, не надо припоминать мне больше идей XD боже, ну с каких пор формулы из физики стали спойлерами) я его сюда вытащила, чтобы дописать. и я пишу.

[Эрини]

TylerAsDurden, уверены? )))
я про спойлеры и не говорила)

и я пишу

[Безумная Тень]

пометка себе: перечитать, обгрызть автора

[What can i do]

Мяур, автор, а вы допишете эту дивную историю?)

[Леди Натали]

*приходит и, шумно сопя, устраивается калачиком в ногах у автора* Знаете, а я буду ждать и надеяться. Вдруг?)))

[TylerAsDurden]

Леди Натали, ♥ я и сам надеюсь, что как только выгребусь из запары.

.

и я помню, что обещала вас отбетить и исчезла. простите. мне очень стыдно. (((

а может вы поможете автору фика и попробуете собрать ассоциативный плейлист? потому что я потерял свой к этому фику и не могу собрать заново ни одной песни(

[Леди Натали]

TylerAsDurden,

тапочек общения

ну, вам можно на меня и тыкать вполне, а то я ещё не дорос, чтоб мне выкали)))

касательно необязательных извинений

Бог с ним, с неотбеченным! Я всё понимаю, я студент меда, мне как никому другому знакомо, когда реал накрывает(((

триббл удивления

Вы под музыку пишете? Я обычно только если по одной какой-то песне, а чтоб целый плейлист... Я б помог, но мы наверняка расходимся в музыкальных предпочтениях. И я слушаю в основном музыку, а не слова, из-за чего частенько песни на английском люблю и совершенно бессмысленные. Хотя постараюсь что-то подобрать. А если наобум, то ваш фик для меня помесь ощущений от M83 - Midnight Sity и Stateless - Bloodstream. А ещё сразу вспоминается песня группы Нервы - Курим. *забирается под кресло, потому что сейчас полетят тапки за ужасный музыкальный вкус*

[TylerAsDurden]

Леди Натали, будьте увереннее в себе - хорошо, что музыкальный вкус вообще есть. К слову, я не слышала из этого ничего, кроме Нервы. Попробую.
Я тоже пишу не под слова песни, а под ощущение и ритм

[Леди Натали]

TylerAsDurden, просто прошу вашу лапку - мне жизненно необходимо её пожать) Единомышленник, мимими)

[Гость]

Здравствуйте, приветствую всех участников форума!

Хотел бы поделиться с вами своим значимым опытом поиска отличного автосервиса в Оренбурге. После нескольких разочарований, я наконец нашел то место, которым действительно остался доволен — АвтоЛайф.

Что мне особенно понравилось в AutoLife56, так это индивидуальный подход каждого специалиста этого сервиса. Мастера не только с учетом всех требований решили проблему с моим автомобилем, но и предоставили компетентные советы по его дальнейшему обслуживанию.

Мне кажется важным поделиться этой информацией с вами, так как знаю, насколько затруднительно порой найти действительно надежный сервис. Если вы ищете проверенный автосервис в Оренбурге, рекомендую обратить внимание на AutoLife56, расположенный по адресу: г. Оренбург, ул. Берёзка, 20, корп. 2. Они работают без выходных, с 10 до 20 часов, и более подробную информацию вы можете найти на их сайте: https://autolife56.ru/.

Надеюсь, мой опыт окажется полезным для кого-то из вас. Буду рад узнать о ваших впечатлениях, если решите воспользоваться услугами AutoLife56.

Ремонт системы охлаждения в Оренбурге
Перечень ссылок
Не теряйте: АвтоЛайф 56 — ваш надежный партнер в мире авторемонта в Оренбурге Вашему вниманию указываем достойный внимания автосервис в Оренбурге - автосервис AutoLife Вашему вниманию рекомендуем лучший автосервис в Оренбурге - сервис AutoLife56 Откройте для себя о сервисе AutoLife56: почему стоит выбрать нас в уходе за автомобилях в Оренбурге Рекомендация: заслуживающий доверия автосервис в Оренбурге - АвтоЛайф 0_5750e

[Гость]

Salute!
Check out these greatest methods for Web site promotion:
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Raskrutka-sajta-v-gugle-664059-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Zakupka-ssylok-2018-637055-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Ssylki-na-vash-sajt-480811-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Seo-ssylki-855303-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Raskrutka-sajta-778703-12-05
If interested, produce to PM and guide early access

[Гость]

eroscenu.ru/?page=3971
eroscenu.ru/?page=9872
eroscenu.ru/?page=38602
eroscenu.ru/?page=42026
eroscenu.ru/?page=38673
eroscenu.ru/?page=35442
eroscenu.ru/?page=28856
eroscenu.ru/?page=15803
eroscenu.ru/?page=22585
eroscenu.ru/?page=42595

Test, just a XRumer 23 StrongAI test.. Test, just a XRumer 23 StrongAI test.. Test, just a XRumer 23 StrongAI test! Test, just a XRumer 23 StrongAI test... обучающие ссылки 0fc9302